Рука Оберона - Страница 20

— Молодец, Винсер, — услышал я его слова. — Я далеко не ухожу. Все в порядке, дорогой Винсер. Вот тебе кое-что пожевать.

Не знаю уж, откуда он принес и что он там бросил зверю, но пурпурный грифон, к которому я достаточно приблизился, чтобы увидеть, как он зашевелился в своем логове, приняв подношение и вскинув голову, чтобы издать серию хрустящих звуков.

Дворкин ухмыльнулся мне:

— Удивлен?

— Чем?

— Ты думал, я боюсь его. Ты думал, что я никогда не подружусь с ним. Ты поставил его здесь, чтобы держать меня там, подальше от Лабиринта.

— Я когда-нибудь это говорил?

— Нет, но я не дурак.

— Будь по-твоему, — согласился я.

Он засмеялся, поднялся и продолжил путь по туннелю.

Я следовал за ним, и дорога снова стала ровной. Потолок поднялся и путь расширился. Наконец, мы подошли к входу в пещеру. Дворкин постоял с минуту силуэтом на фоне отверстия, подняв перед собой посох. Снаружи была ночь и чистый соленый воздух изгнал запах мускуса из моих ноздрей.

Постояв, он опять двинулся вперед, проходя в мир небесных свечей и голубого тумана. Продолжая идти следом за ним, я немного разинул рот при виде этого удивительного зрелища. Дело было не просто в том, что звезды в безлунном, безоблачном небе горели сверхъестественным блеском, и не в том, что снова совершенно стерлась граница между небом и морем. Дело было в том, что Лабиринт пылал почти ацетиленово-голубым светом, у этого неба-моря и всех звезд над ним, черты были расположены с геометрической точностью, формируя фантастическую косую плетенку, которая больше, чем что-либо иное, производила впечатление, что мы висим в середине космической паутины, где истинным центром был Лабиринт, а остальное лучистым кружевом определенного следствия его существования, конфигурации и положения.

Дворкин продолжал спускаться к Лабиринту вплоть до его края рядом с затемненным районом. Он махнул над ним посохом и повернулся ко мне, как раз тогда, когда я подошел.

— Вот тебе, — объявил он, — дыра в моем уме. Я не могу больше думать через нее, только вокруг нее. Я больше не знаю, что нужно сделать, чтобы отремонтировать то, что теперь у меня отсутствует. Если ты думаешь, что можешь это сделать, то ты должен быть готов оказаться открытым для немедленного уничтожения каждый раз, когда ты покидаешь Лабиринт, пересекая разрыв. Разрушения происходят не темным участком. Разрушение идет самим Лабиринтом, когда ты нарушишь цикл. Камень может поддержать тебя, а может и нет. Я не знаю. Но легче не станет. С каждым циклом будет все труднее, и твои силы будут все время уменьшаться. Когда мы с тобой в последний раз обсуждали все это, ты боялся. Ты хочешь сказать, что с тех пор ты стал храбрее?

— Наверное. Ты не видишь никакого иного способа?

— Я знаю, что это можно сделать, начав с чистого листа, потому что однажды я это сделал. Помимо этого, я не вижу никакого другого способа. Чем дольше ты ждешь, тем больше ухудшается ситуация. Почему бы тебе, сын, не принести Камень и не одолжить мне свой меч? Лучшего способа я не вижу.

— Нет, — отказался я. — Я должен узнать побольше. Расскажи мне еще раз, как было сделано повреждение.

— Я все еще не знаю, который из твоих детей пролил на это место нашу кровь, если ты это имеешь в виду. Это сделали. Пусть это послужит уроком. Более темная часть наших натур сильно выдвинулась вперед. Дело, должно быть, в том, что они слишком близки к Хаосу, из которого мы произошли, и выросли, не применяя волю, выношенную нами в разгроме его. Я думал, что для них может оказаться достаточным ритуал перехода через Лабиринт. Ничего умней я придумать не мог. И все же этого не хватило. Они выступают против всего. Они пытаются уничтожить сам Лабиринт.

— А если мы преуспеем в начинании сделать все заново, не могут ли эти события повториться еще раз?

— Не знаю. Но какой у нас выбор, кроме провала и возвращения к Хаосу?

— Что с нами станет, если мы попробуем начать все сначала?

Он надолго замолчал и пожал плечами:

— Не могу сказать.

— А на что будет похоже другое поколение?

Он захихикал:

— Как можно ответить на такой вопрос? Понятия не имею.

Я достал пронзенную Карту и передал ему. Он рассмотрел ее, приблизив к свечению посоха.

— Я считаю, что это сын Рэндома — Мартин, — сказал я. — Именно его кровь и была здесь пролита. Я понятия не имею, жив ли он еще. До чего он, по-твоему, может дорасти?

Он снова посмотрел на Лабиринт.

— Так вот, значит, что за предмет украшал его, — проговорил он. — Как ты вынес ее?

— Ее добыли, — ответил я. — Это ведь не твоя работа, не так ли?

— Конечно, нет. Я этого парня в глаза не видел. Но это отвечает на твой вопрос, не правда ли? Если будет другое поколение, то твои дети уничтожат его.

— Как мы уничтожим их?

Он встретился со мной взглядом и пристально поглядел мне в глаза.

— Ты что, становишься вдруг нежно любящим отцом? — осведомился он.

— Если не ты изготовил эту Карту, то кто же?

Он взглянул на нее и щелкнул по ней ногтем:

— Мой лучший ученик, твой сын Бранд. Это его стиль. Видишь, что они делают, как только приобретают хоть немного силы? Предложит ли кто-нибудь из них свою жизнь для сохранения королевства, для восстановления Лабиринта?

— Вероятно, Бенедикт, Жерар, Рэндом, Корвин…

— На Бенедикте печать рока. Жерар обладает волей, но не умом. У Рэндома отсутствует смелость и решительность. Корвин… Разве он не впал в немилость и не исчез из виду?

Глава 5

Мысли мои вернулись к нашей последней встрече, когда он помог мне бежать из моей камеры на Кабру. Мне пришло в голову, что он мог бы и раздумать насчет этого, ведь тогда он не знал, при каких обстоятельствах я попал туда.